Макс так и не позвонил.
Дора, в общем-то, не ждала и не надеялась, но в глубине души этого хотела. Наверное. Она сама не понимала и не могла дать четкого ответа на этот вопрос.
Тот звонок, который она сделала, находясь в глубоко расстроенных чувствах, на следующий же день после того, как узнала, что беременна, напугал ее саму. Зачем? И медведица, чуть поостыв, возблагодарила всех богов разом, от Кришны до Летающего Макаронного Монстра, за то, что Махоуни не взял трубку.
Что она могла сказать медведю? "Пиздишь, дорогой"? Или еще лучше: "Привет. Ты станешь папой. Пока". Ну охренеть, ага.
Доротея относилась к тому типу женщин, которые привыкли свои проблемы решать самостоятельно, не сваливая их на крепкие шеи и широкие плечи мужчин. И как бы ей ни хотелось иногда ощутить рядом с собой надежное плечо, она прекрасно понимала, что на деле ей придется справляться самой. Может, кто-то и счел бы кошмарным то, что девушка считала свою беременность проблемой, но, по сути, так оно и было. Незапланированная, она переворачивала всю ее жизнь с ног на голову и вынуждала пересмотреть приоритеты.
Дора знала, что справится.
Ну не ждать же, что свободолюбивый, красивый, как языческий бог, медведь, общение с которым они начали с секса в туалете затрапезного бара, прискачет к ней на белом коне и швырнет весь мир к ногам. Настолько наивной Дора не была даже в ранней юности.
Она знала, что семейное счастье - это ежедневный труд, даже такое крепкое, какое было у ее родителей. Жизнь мамы и папы не была чередой безоблачных дней, полных песен и радуги, вовсе нет. Но они умели находить компромиссы и, самое главное - любили друг друга. И шли по жизни об руку, что помогало им в решении всех жизненных неурядиц. У самой Доротеи ничего подобного не было и в помине.
Более того - она давно и прочно привыкла, что предать может кто угодно. Даже самый близкий человек может нанести болезненный удар, выбивающий почву из-под ног и опрокидывающий в глубины дерьма. Так зачем подпускать кого-то на расстояние удара?
Мир здорово изменился со времен молодости ее родителей, и Дора прекрасно знала, что прежним он уже никогда не будет.
На самом деле, ей бы и в голову не пришло уведомлять Максвелла о том, что он станет отцом. Медведица не собиралась навешивать на него эту ответственность, не имела на оборотня марьяжных планов и уж тем более не рассчитывала ни на какую финансовую поддержку. Единственное, что заставило ее вообще подумать о том, чтобы рассказать ему - память о его взгляде.
Это была их третья встреча. Макс привез ее в ближайший мотель, и им даже хватило терпения дойти до номера, а не наброситься друг на друга прямо на парковке. Дора помнила, как отчаянно они целовались в лифте, неторопливо ползущем на нужный этаж. Ее неудержимо тянуло прикасаться к оборотню, трогать его всего, дышать его запахом, и она закинула ногу ему на бедро, пока его руки сжимали ее задницу сквозь униформенную джинсовую юбчонку. Они, кажется, перепугали и смутили немолодую пару, когда лифт вдруг открылся на одном из этажей. Макс рыкнул на них, оскалясь, и вдавил кнопку закрытия дверей. А потом они со смехом неслись по коридору, и Макс чуть не сломал ключ в замке: рука дрогнула, когда он открывал дверь номера, потому что Дора в этот момент нахально облапала его за яйца прямо сквозь джинсы, горячо дыша в ухо.
Они тогда провели несколько часов наедине друг с другом и со своей страстью, лишь ненадолго прерываясь, чтобы перевести дух и пропустить еще по стаканчику виски. И именно тогда медведица, поймав момент, когда любовник расслабленно млел после очередного захода, поинтересовалась, почему он так не любит использовать презервативы.
От неприятных болячек, способных доставить немало хлопот обычным людям, оба были застрахованы своей сущностью. Но ведь Макс прекрасно знал, что она тоже медведь. А значит, должен был представлять себе некий риск, что любовница понесет от него. Нет, Дора, достаточно осторожная в этом плане, предпринимала определенные меры, но ведь ему она этого не озвучивала.
Девушка задала вопрос - и почти тут же пожалела об этом.
- Я не могу иметь детей. Бесплоден. - сказал он просто, видимо, сочтя ее достойной услышать ответ.
Голос его не дрогнул, но живая мимика позволила Доротее заметить складку между бровей и чуть опущенные уголки губ. Увидеть старую, затаенную боль, мелькнувшую в его глазах. И девушка поверила, сразу и безоговорочно. И, разумеется, тут же попыталась отвлечь любовника, переключив его внимание на кое-что куда более приятное, чем разговоры.
Никогда Дора не любила лезть в чужую душу, точно так же, как не любила пускать в свою. И больше они к щекотливому вопросу не возвращались. Девушка некоторое время еще чувствовала себя неловко, да и для постельной болтовни тем хватало.
Но Макс, видимо, оказался для нее не совсем чужим, потому что она запомнила. И этот отведенный взгляд, и чуточку слишком ровный тон. Может быть, это медведица внутри нее тянулась к сородичу одного с ней вида, тянула черными ноздрями воздух, пропитанный запахами самца.
И по прошествии времени, сидя на кушетке у врача, которая так спокойно и доброжелательно спрашивала, будет ли мисс Трамбле делать аборт, Дора не смогла сказать "да" именно потому, что вспомнила глаза Макса.
Да, это было нелогично, да, ни в коем случае нельзя было поддаваться эмоциям, да, нужно было принять твердое решение, которое принесло бы только пользу самой медведице, потому что, по большому-то счету, это было вовсе не его дело, - да-да-да, тысячу раз да.
Но девушка приняла решение, подчинившись импульсу, что было совершенно для нее не свойственно. И только потом уже поняла, что в ней заговорила ее природа - внутренний зверь считал, что сейчас было самое время для того, чтобы завести потомство. И готов был оберегать едва зародившуюся жизнь любой ценой. Женщине-Доротее пришлось просто с этим смириться.
Дора не собиралась ничего говорить медведю. Он бы так и остался в неведении, если бы однажды на улице девушка не уловила в толпе его запах. Она находилась в той части города, где бывала не часто: встречалась в кафе с подругой и сопровождала ее в походе по торговому центру. Дохнувший в лицо теплый ветерок вдруг донес до медведицы болезненно-знакомый запах. Она замерла, остановилась на полушаге, от чего ее подруга едва не врезалась в нее носом, и дернула ноздрями, вбирая в себя калейдоскоп ароматов города. Чужие духи, ветер, выпечка, разогретый асфальт и цветущий куст поблизости. Еда, запах табачного дыма и пластика, выхлопных газов и чужих тел. Медведица даже прикрыла глаза на несколько мгновений, пытаясь в этом круговороте запахов уловить, вычленить тот, что показался ей таким знакомым. Оборотень. Макс. Он, видимо, недавно был где-то поблизости. Совсем недавно.
Сердце пропустило удар, Дора машинально коснулась живота ладонью.
Странно, ее фигура еще не начала толком меняться, и со стороны невозможно было догадаться, что она носит под сердцем ребенка, но защищающий жест - рука, прикрывающая живот, - уже вошел в привычки девушки. Доре даже приходилось прикладывать некоторые усилия, чтобы не прислушиваться к себе и не угадывать в собственном организме еще не видимых глазу перемен.
- Чего ты? Дора, чего тормозим? Пойдем, мы перекусить хотели?
Голос подружки вернул девушку в реальность, запах, принесенный порывом ветра, исчез. Не было здесь Макса. И вообще, чего она так дергается?
Но все же мысль о том, что они могли случайно разминуться в огромном городе, даже не зная, что были в одном месте практически в одно и то же время, нервировала медведицу. Оглядываясь по сторонам, она заметила возвышающееся впереди здание. Какое-то казино, что ли. Вывеску было плохо видно за другими зданиями, но Дора разглядела самое начало названия: "Ве...". И вспомнила.
Тогда же, в мотеле, обнимая ее и неторопливо поглаживая по бедру, Макс обмолвился, что работает в новом казино. "Велес", так оно называлось. Дора не стала уточнять, а он не распространялся, чем именно занимается, хотя девушка подозревала, что высоченный оборотень вовсе не коктейли богатеньким посетителям разносит. Ох не ходят так ни официанты, ни крупье. И не владеют своим телом, как настоящие бойцы - уж это-то медведица вполне могла определить.
Именно тогда ей и пришла в голову мысль, что нужно все-таки сказать Максу о себе. Просто чтобы он знал. Чтобы был в курсе, что все-таки природа не обделила его возможностью стать отцом.
Ох уж эти чертовы гормоны... Во всяком случае, чем еще могла Доротея оправдать острое желание донести новость до любовника, которому явно была не слишком-то нужна? Ну не логикой уж точно.
Она натурально выслеживала Макса. В свободное от работы время появлялась в том районе, где располагалось казино, блуждала вокруг по улицам, пытаясь понять, действительно ли медведь бывал здесь, угадывала, как найти его в толпе гостей или сотрудников заведения. Ввалиться в парадные двери и во весь голос затребовать пред свои очи Макса Махоуни медведица сочла не очень правильным решением. Кто его знает, может, даже имя, которым он ей назвался, было не настоящим. Да и к тому же она была категорически против привлекать внимание посторонних, может быть, коллег и друзей оборотня. Вопрос был слишком деликатным.
Несколько дней Дора маялась, пытаясь справиться с собственными эмоциями и решить, что для нее важнее - собственное спокойствие или та затаенная боль в глазах Макса. Хватило бы у нее гордости смолчать, наткнись она на него? А хватило бы сочувствия сказать правду? Она не знала этого до последней секунды.
Девушка прекрасно понимала, что шрамы на теле медведя вряд ли меньше, чем в душе. Ей остро хотелось коснуться их пальцами, разгладить хоть немного... Да, опять эти чертовы гормоны, ведь она даже не знала, нужно ли это самому оборотню. И как он вообще может отреагировать на охренительные новости.
Его запах она уловила со стороны служебных входов. Четкий след, по которому теперь уже смогла бы пройти и с закрытыми глазами. Макс был здесь, совсем близко. Вот только что.
Дора почувствовала, как ее сердце заколотилось, и замерла посреди проулка, ведущего к служебным дверям "Велеса".

Надвинув широкополую шляпу, так что она почти полностью скрывала лицо, девушка в мужском одеянии подошла к таверне, носившей название "Морской дьявол". Ветер развевал её длинные рыжие волосы, и они ещё сильнее, чем обычно, напоминали языки пламени — будто бы то был колдовской огонь, с которым не могли совладать проливавшиеся с небес потоки воды. Потянув за дверную ручку и переступив через порог, Луция сняла промокший насквозь головной убор и хмурым взглядом обвела помещение, в поисках свободных мест, где её бы никто не тревожил. Таковое обнаружилось в отдалении от входа. Добравшись до него, пиратка сбросила плащ, на котором не осталось ни одного сухого сантиметра, на пустовавший стул и сама опустилась на соседний.
— Рому. Побольше. И что-нибудь из еды, я умираю от голода, — властным тоном обратилась она к успевшему нарисоваться возле неё мужчине.
— Что именно желает... э-э-э... леди?
— Плевать. Что угодно, лишь бы побыстрее, и тёплое.
Понимающе кивнув, мужчина удалился, оставив Луцию наедине с собственными, совсем не радужными, мыслями.
— Проклятый идиот, — процедила сквозь зубы Маккой, подразумевая капитана корабля, на котором плавала на протяжении последних двенадцати лет, с того момента, как четырнадцатилетним подростком тайком прокралась на судно вслед за отцом. Сначала команда, в большинстве своём, хотела сбросить наглую девчонку за борт, но влияния Дуарха Маккоя хватило, чтобы его прыткую дочурку, которой он в глубине души гордился, не отправили на корм акулам. По прошествии времени Луции удалось доказать остальным, что в ней есть богатый потенциал и с годами она превзойдёт многих из них. Под надзором отца Луция блестяще овладела оружием. Природная смекалка и ловкость помогали ей даже в самых рискованных переделках, с какими бы им ни довелось столкнуться. Маккой стала боевым товарищем, своей в доску, и никому больше не могло взбрести в голову, что она лишняя под чёрными парусами.
И вот, в одночасье, вся её жизнь пошла прахом. По правде, она должна была благодарить свою судьбу за то, что жизнь у неё по крайней мере осталась, другим, если не всем, то за исключением единиц, не так повезло. Но возвращение на сушу было для Луции истинной катастрофой. Кто-то страдает морской болезнью, Маккой же, напротив, не выносила подолгу задерживаться на берегу. Её со стремительной скоростью одолевала страшная хандра, так что она видела лишь два пути: вернуться на просторы океана или засунуть шею в петлю. При этом, в сердце её пылала слишком горячая жажда жизни, чтобы она могла просто так смириться со вторым вариантом.
В ожидании выпивки и ужина, Луция смотрела по сторонам, гадая, нет ли среди присутствующих того, кто выручит её из западни.
— Ну же, удача, милая моя подруга, не подведи, — прошептала девушка. — Я знаю, ты не отвернёшься от меня.
Словно в ответ на её слова, на один из соседних столов забрался капитан Дак Доджерс, в следующую минуту назвавший себя и предложивший отправиться вместе с ним за сокровищами.
Его феерическое падение не изменило планов Луции. Отчаявшуюся женщину не так-то легко остановить.
Рыжая подошла к капитану и, вскинув подбородок, звучным голосом произнесла:
— Луция Маккой, или Огненная Дева. Я в деле.

Ей снился беспокойный сон.

Сквозь мрак узкого коридора Лилиан шла медленно, неуверенно переставляя одеревеневшие ноги, — одну за другой, — израненными ладонями опираясь на выщербленную стену. Ослепляющие всполохи, внезапно вспарывающие пространство, резали по привыкшим к темноте глазам, словно наточенные бритвы. Всякий раз девушка заслонялась от них руками, прятала слезящийся взгляд, чувствуя увеличивающееся земное притяжение, что тянуло вниз, подкашивая дрожащие колени. 
—  «Не высовывайся», «стой здесь», «всё будет в порядке» — Лавкрафт слышала чей-то голос, отдававший приказы, ощущала присутствие кого-то рядом, но стоило обернуться, как источник звука таял миражом в урбанистической пустыне, и она оказывалась абсолютно одна посреди хаоса и разрушения, вдыхая обожжённый воздух с привкусом пороха. 
Паника билась в каждой её жилке, циркулировала ядом по кровеносной системе, пульсировала очагом мигрени в звенящих висках, путая и без того несогласованные мысли. Растрескавшиеся губы Лили беззвучно повторяли «нам не выбраться», шептали чьё-то имя, слипались между собой, затем растягивая кровавые нити, искажаясь гримасой ужаса всякий раз, когда нога издавала хлюпающий звук, погружаясь во что-то липкое, или натыкаясь на невидимое препятствие.
Разум немилостиво подбрасывал в крематорий разыгравшегося воображения ещё один изувеченный труп, когда-то бывший чьим-то сыном. 
— «Пригнись!»
По ушам ударил нарастающий гул.
Лилиан представила, что вот-вот голос оповестит, что они вошли в зону турбулентности. Барабанные перепонки заложило, как будто снизилось атмосферное давление при взлете самолёта. Она проглотила собственный крики, и теперь он застрял сухим комом где-то в глотке. 
А затем её отбросило в сторону.

Лили проснулась на полу, запутавшись в одеяло. Несколько секунд прибывая на границы яви и преследующего, не желающего отпустить, кошмара, девушка часто дышала, смотря в потолок. На лице и теле выступили холодные капли пота, её бил лихорадкой озноб, пока будильник, стоящий на прикроватной тумбе, продолжал издавать протяжный визг.
Ей давно следовало его выкинуть и приобрести новейшую модель, но она всегда трепетно относилась к предметам несущим в себе сакральное (для неё) значение.
— Сон. Это был просто сон.
«Нет, Лили, и ты сама прекрасно знаешь, что сможешь обмануть кого угодно, но только не себя. Твои кошмары — кусочки пазла, подавляемые воспоминания. Помнишь, что говорил доктор Вайцман? Чтобы избавится от цикличных сновидений, необходимо принять их и позволить себе вспомнить, что случилось тогда на базе».
Внутренний голос последнее время общался с ней как с посторонним. Будто мысли в голове имели собственное мнение и волю, отчуждаясь от своей хозяйки. Лилиан никому не рассказывала об этой странности, в тайне побаиваясь, что помимо посттравматического синдрома привезла из горячей точки расстройство идентификации. Ей и без того хватало скандальных слухов, распускаемых злопыхателями. Ни к чему подавать к их посредственным блюдам столь крепкий аперитив.
«Почему ты отказалась пройти терапию?»
Ответ лежал на поверхности: Лилиан не хотела вспоминать. Страх перед тем, что блокировала её память, прорастал между рёбер ядовитым плющом, обвивая и стискивая сердце. Стоило какой-нибудь красочной ретроспективе всплыть на поверхность, как Лавкрафт охватывал мучительный приступ необоснованной тревоги, подкрепляемый ощущением утраты связи с реальностью. Она будто вновь оказывалась в том аду, среди криков, выстрелов и запахов смерти.

Звонок Джастина, куратора из социального центра, стал для неё настоящим спасением.
Поставив вызов на громкую связь, усилив разговор через динамики, вмонтированные в стены комнаты, Лилиан поднялась на ноги, пнула одеяло под кровать, после согнувшись над ящиком тумбы, шурша в его недрах канцелярией и прочим хламом в поисках пластмассового бутылька с отпущенными по рецепту лекарствами.
Нашарив искомое, она вытряхнула на ладонь две красно-белые таблетки, вместо прописанной одной, покатала в руке, скользя кончиком пальца по лакированному покрытию, заворожено наблюдая за порошком, скрытым внутри капсулы. Под ложечкой засосало такое знакомое чувство необходимости, тонко граничащее с почти физической жаждой, потребностью.
  — Лилиан, Вы меня слышите? Нам необходимо получить Ваш ответ. Сможете ли Вы посетить сегодня одно из наших мероприятий?
Сглотнув вязкую слюну, Лавкрафт мельком столкнулась со своим взъерошенным отражением в зеркале, поспешно отведя взгляд. На мгновение ей померещилось, что двойник по ту сторону амальгамы недобро ухмыльнулся, вернувшись образом к тому исхудавшему, усохшему наркоману, упивающемуся рефлексией, коим Лили была раньше, в той далекой, совершенно чужой, жизни.
— Да, разумеется, я приеду, Джастин. Отправь мне расписание на почту.
Слушать его лирические отступления дальше Лилиан не стала. Оборвав связь, она убрала лишнюю таблетку обратно, напомнив себе, что исправилась, выбралась из черной дыры раньше, чем та поглотила её безвозвратно. Возвращаться к саморазрушению - это путь вникуда. Она достойна лучшего, а главное — способна добиться его своими силами, будучи настоящей, а не жалкой копией, поделкой под человека, влачащего ничтожное существование в мире обманчивых иллюзий, сотканных из синтетической паутины наркотического суррогата.
«А ты в этом уверена?»